Книга Лишь одна Звезда. Том 2 - Роман Суржиков

За пару часов топтаний земля под ногами отмерзает, превращается в густую овсянку. Подошвы влипают в грязь, выходят с голодным чавканьем. Идти в ногу становится решительно невозможно… хотя, можно подумать, прежде удавалось! На ходу шеренга приобретает самые неожиданные формы: волна, зубчики, лесенка. «Пожрать бы…» – причитает кто-то и постоянно сплевывает. Сержант Додж – с вечера не жравший, как и все, – стервенеет.

– Бегом, козлы полосатые! До сухого куста, там стройся!

Первая шеренга, не дослушав, убегает, минует сухой куст без остановки и быстро удаляется в неясном направлении.

– Догнать этих свиней! Вернуть назад!..

Догнать непросто – грязь, ноги липнут. В брюхе урчит.

– Назад, скоты! Назад!.. За что ж вы мне дадены?..

От последних нечаянных слов сержанту становится стыдно. Косится на кайра. Тому плевать…

Обед приходит неожиданно. Отупевшим от маршировки солдатам кажется, что он не наступит никогда. Вроде бы, уже и день закончился и ночь прошла, и следующий день… Рука Додж устало сплевывает:

– Все, козлики, набегались. Жрем.

Едят из деревянных мисок деревянными ложками. Кухарь отмеряет каждому по три черпака варева: пшенная каша с запахом сала. Кроме запаха, других признаков сала не замечается. Солдаты едят сосредоточенно. Целиком отдаются делу, без лишней болтовни. Первым кончает свою порцию Весельчак. Облизывает миску, утирает рот тыльной стороной ладони, облизывает и ее. Говорит:

– Ну вот, други. Так-то нам всем и конец придет.

Весельчак смотрит на мир под таким углом, с которого ясно видно: всем им, пехотинцам-путевцам, скоро и неминуемо придется помирать. Для выражения этой мысли у него имеется ряд словечек: придет конец, земелька навалится, гробки сострогают, гвоздиками заколотят. Особенно любит слово «лопаты». В том смысле, что закопают.

– Тут-то нам всем и лопаты, други, – с улыбкой говорил Весельчак, когда они стояли на околицах Лабелина под холодным дождем, глядя на подступающие полки Ориджина.

– Этот нам точно лопаты обеспечит, – отметил Весельчак, впервые увидав кайра.

– С такой наукой всем лопаты придут, – комментировал он первый день муштры.

А сейчас поясняет свою мысль:

– Каша худая. На такой и кура издохнет. А человечку-то всяко лопаты…

– Ты поговори мне, – огрызается сержант Рука, глодая мослатую кость.

– Да хоть говори, хоть не говори, – пожимает плечами Весельчак, – одинаково гробки. Кого каша не изведет, тех владыка закопает.

– Так что же ты сидишь, а? – спрашивает Билли. – Взял бы да сбежал. Ледышки никого не ловят.

Билли знает, что говорит. У него был приятель – Узел. Тот сбежал из войска в первый же день при Ориджине. Потом солдаты с ужасом ждали, когда кайр принесет за ухо голову Узла и наденет на копье в назидание всем… Но ничего такого не случилось. Сбежал себе Узел – и черт с ним. Кайр даже бровью не повел.

– А чего бежать-то?.. – удивляется Весельчак. – Можно подумать, от лопаты сбежишь! Лопата всюду найдет: что в войске, что в бегах… Правду говорю, Дезертир?

Дезертиром зовут Джоакина. Все убеждены, что он бежал из войска приарха Галларда. Как увидел еретиков на кострах, так испужался – и наутек. Сперва Джоакин пытался спорить, потом бросил: безнадежно.

– Ага, – бурчит он сквозь зубы.

Сержант Рука скусывает с кости последний хрящик, отбрасывает ее, сосет палец.

– Вас послушать, парни, так хоть сразу вешайся. Никакие не гробки! Вы мне главное ходить научитесь, а там уж как-то все устроится.

Он добрый потому, что сытый, и потому, что нет рядом кайра.

– А ты, Рука, что же?.. – с хитрецой заводит Билли. – Мы все слышали, как обещал: пнем мерзлых задниц так, что до Первой Зимы полетят. Было? Было. А теперь что? Лижешь эту мерзлую задницу, язык на локоть высунул. А нам затираешь: все устроится, все устроится… Что устроится? Когда владыка ледышек укоротит – мы где окажемся?

– Гробки-гвоздики, – вставляет с радостной усмешкой Весельчак.

– Ты, солдат, как с сержантом говоришь?! Свинья безрогая!..

– Да ладно тебе, не служись. Ледышки рядом нетуть… Вот ты нам правду скажи: как встретим искор – что будем делать?

– Не твоего ума вопрос! Ты ходить научись и колоть. А за стратегию лорды будут думать.

– Стратегия? – не унимается Билли. – Передохнуть поскорей, чтобы не страшно?

– Билли, закрой колодец! Побьют ледышки искор – это как пить дать! Ты, главное, ходи как следует…

– Ледышки искор?.. Ага, держи карман!..

Отряд принимается спорить о том, кто кого побьет. Лениво, без азарта. Собачий холод, пресная каша да волчина-кайр – вот настоящие заботы. А уж кто кого победит – вопрос такой далекий, что глупо переживать о нем всерьез. Искровики владыки – кто они?.. Что умеют?.. Как выглядят?.. За вычетом Джоакина, отряд состоит из крестьян. Соседнее село для них – неблизкий свет; город Лабелин – центр мироустройства. Никто в глаза не видал ни воинов владыки, ни искрового оружия. Потому крестьянские парни так охотно и пошли на сторону северян: искровики императора представлялись далекими, туманными и нестрашными… а вот кайры были о-ох как близко.

Один из них возникает за плечами Руки Доджа, и сержант подпрыгивает на ноги:

– Кончай жрать! Стройся, свиньи безрогие, козлы полосатые! Стрррройся!..

Я служу в войске Ориджина. Я – меч герцога!

Джоакин повторяет эту мысль. Начищает бархоткой до блеска, пытается согреться в лучах. Такое себе тепло… не печурка.

Отряд марширует до заката. Тренируют: «в защиту», «пехота», «конница». Это значит: сомкнуть строй, закрыться щитами, выставить копья. Против пехоты – в руке на весу, чтобы колоть; против конницы – на упор древком в землю. Щитов не хватает, потому их выдали только первой шеренге. Парни пытаются орудовать копьями с помощью одной правой. Выходит скверно: они и двумя-то руками не справлялись. То и дело кто-то во второй шеренге получает от впереди стоящего собрата удар древком по колену, поминает Праматерь. Билли просит дать щиты второму ряду – для защиты от первого. Кто-то смеется. Сержант брызжет слюной:

– В оборону!.. Конница!..

Припав на одно колено, солдаты втыкают древко в землю, выставляют острия перед собою на уровень конской груди.

– Встать, стройся. В оборону! Конница!.. Встать, стройся. Конница!.. Встать, стройся. Конница!..

Они вскакивают и приседают, вскакивают и приседают, вскакивают и приседают, доходя до полного дубового отупения. За полсотым разом копья приучаются твердо смотреть в нужную сторону. Рука Додж самодовольно бранится:

– Можете же, скоты плешивые!

Тут кайр впервые проявляет нечто вроде чувства: щерится краем губы. Изо всего отряда один Джоакин понимает смысл. Ухмылка эта говорит: вы – мясо. Отруби. Тяжелая кавалерия пройдет по вам и даже не споткнется. Ваши копья – слишком короткие и легкие, против рыцарей нужны пики вдвое длиннее и толще. Но вам такие не дать: вы и с этими хворостинами едва справляетесь. А духу в вас – как в кроликах. Когда земля под вами запляшет от копыт, побежите кто куда с криком: «Мамочка, спаси!» И подохнете, даже не поняв, что сами себе приговор подписали. Для конника нет добычи легче, чем бегущий пехотинец.